Эльман Мехтиев: «Морализация банкинга – вполне экономическая категория»

Досье

Эльман Мехтиев. Родился 15 ноября 1965 года в Баку. В 1987 году с отличием окончил философский факультет Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова.

В 1994–1998 годах работал в компании Samsung Electronics (директор по сервису в России и странах СНГ). В 1998–2001 годах – директор по сервису GE Medical Systems в России и СНГ. В 2001–2003 годах – GE Medical Systems Six Sigma Black Belt по сервисной поддержке в Восточной Европе, России и СНГ. В 2003 году стал руководителем по технической и операционной поддержке бизнеса GE Medical Systems по Восточной Европе, в 2004 году перешел на должность директора по сервису и развитию бизнеса в России и странах СНГ. В 2005 году занял пост директора по интеграции «ДжиИ Мани банка». В 2006 году возглавил департамент регионального развития, с февраля 2006 года по март 2007 года руководил департаментом ритейловых продаж банка. В марте 2007 года назначен на должность директора департамента по работе с партнерами.

В 2007–2014 годах – директор департамента по развитию бизнеса, в 2009–2014 годах – член правления «ДжиИ Мани банка». В 2009–2014 годах также руководил управлением внешних связей и коммуникаций банка. С 2014 года – советник президента Ассоциации российских банков.

Сертифицированный специалист Six Sigma Black Belt. В 2014 году Ассоциацией менеджеров России включен в список Топ-1000 российских менеджеров в категории «Директора по работе с государственными органами».

– Гарегин Тосунян в начале двухтысячных выдвинул лозунг «банкизации страны». Трудно сказать, насколько страна продвинулась по части «банкизации», а вот сами банки, по моим ощущениям, прошли несомненный путь «морализации банкинга». Лично меня лозунг «Ничего личного, только бизнес» всегда коробил… Но вот наконец пошли изменения. Самые отчаянные «флибустьеры» кредитного рынка либо ушли, либо получили сигнал, что пиратски действовать нельзя. Проблему «плохих долгов» перестали воспринимать как вопрос исключительно качества заемщика. Появился институт финансового омбудсмена. Начал цивилизовываться коллекшн… На ваш взгляд, можно ли сказать, что кредитный бизнес принципиально меняется, становится более социально ответственным?

– Мне все же кажется, что бизнес как оставался бизнесом, так он и остается бизнесом. Другое дело, что есть бизнес, который играет «в короткую», а есть бизнес, который хочет работать долго. Тот, который хочет существовать долго, хочешь не хочешь, изначально исходит из того, что послезавтра будет иметь дело с тем же клиентом, который был у него сегодня. Тогда он задумывается, давать ли ему непосильный кредит, налагать ли на него непосильный штраф, утверждать ли, что между ними «ничего личного, только бизнес».

«В короткую» заработать на дорогих кредитах и огромных штрафах в общем‑то нетрудно. Поэтому дело не столько в повышении морального духа банковского бизнеса, сколько в тех горизонтах, которыми он живет.

То есть разница не в том, есть мораль или нет морали. Разница в перспективах. Хочешь долгосрочные перспективы – заранее продумывай, как быть более гуманным и более социальным. Становись более комфортным и более профессиональным. На долгой дистанции это «выстрелит». Так что «морализация банкинга», как вы сказали, – это вполне экономическая категория.

Более того, надо понимать, что потребитель финансовых у­слуг будет всегда слаб в понимании всех тонкостей продукта. Как ни повышай финансовую грамотность – мы не сделаем каждого квалифицированным инвестором, заемщиком или аналитиком. А это значит, что банк должен не только играть по‑честному, на равных с клиентом, но и в какой‑то степени играть в поддавки. То есть самому придумывать механизмы контроля кредитования, самому объяснять клиенту его права и свои обязанности, самому формировать определенное давление на банковский рынок, с тем, чтобы на нем возникала системная конструкция по защите не только прав клиентов, но и самих этих клиентов.

Простая логическая цепочка. Рынку нужны были ограничения, чтобы банки не зарабатывали исключительно на штрафах. Потому что тогда банк будет заинтересован в том, чтобы клиент не попадал в просрочку. Тогда он будет заинтересован ограничить собственные аппетиты. Тогда клиент успешно справится с кредитом, будет иметь хорошее послевкусие и придет за вторым.

Кстати, несколько лет назад, до вступления в силу закона о по­требительском кредите, я попытался проанализировать, сколько же российские банки зарабатывают на штрафах.

– Удалось?

– Нет. К сожалению, ни тогда, ни сейчас не было и не сущест­вует публичной отчетности на этот счет, а из тех банков, сайты которых я изучал, в тот момент в сорока процентах информации о штрафах не нашел вообще…

К цели цивилизованных отношений между банком и клиентом мы не прошли еще и половины пути. Банки все еще пытаются зарабатывать на непрозрачности, на трудностях, на том, что «надо было раньше думать». Банки только-только начали не морщиться и отмахиваться от клиентских жалоб, а видеть в них обратную связь и понимать, что на них надо реагировать, вести диалог.

Но хорошо, что российские банки начали этот путь и медленно продвигаются по нему.

– Забавный парадокс: банки часто сетуют, что нет диалога с регулятором, но сами не слишком жаждут вести диалог с клиентом…

– Именно! Хотя это две стороны одной и той же медали. Причем взаимосвязанные стороны. Центробанк озаботился тем, чтобы не допустить перегрева рынка потребительского кредитования, чтобы не загнать народ в состояние «закредитованности». Отлично, правильно. Теперь следующий вопрос: чего мы хотим? Мы хотим отсечь народ от кредитов или мы хотим сделать кредитование комфортным для населения и полезным для экономики? Ясно, что второе. Тогда нужно правильно ставить задачи. Задача в том, чтобы кредитование развивалось, но – с посильной платежной нагрузкой, с грамотным в финансовом плане населением, с полной прозрачностью в отношении всех платежей и правил игры.

И каждый пункт надо решать разумно. А мы – в мире крайностей. На заре кредитного бума штрафы и пени за просрочку были таковы, что банку они оказались выгоднее, чем аккуратный платеж по кредиту. Потом – перегиб палки в другую сторону, предложения отменить все штрафы и пени. Абсурд. Штрафы запрещать нельзя. Какими качествами должен обладать кредит в классическом понимании? Это платность, возвратность, срочность. Если мы уберем неустойки и штрафы – возвратность убиваем. Если нет стимула возвращать вовремя, значит, нет стимула вообще возвращать…

Второй момент – посильность нагрузки. Глубоко убежден, что необходимо нормативно ограничить долговую нагрузку. Ввести на законодательном или нормативном уровне, что совокупный долг одного заемщика не может превышать пятидесяти процентов подтверждаемых (прямо или косвенно) доходов этого домохозяйства. И точка. Сразу крайние и самые тяжелые случаи «закредитованности» отсечем.

– Возникает вопрос, как в российских реалиях работает подтверждение доходов…

– А почему мы с вами априори считаем, что банки должны проверять реальность доходов? Ведь никто 159‑ю статью Уголовного кодекса РФ о мошенничестве не отменял. Если человек заявляет, что у него доход сто тысяч, – дело банка, верить или не верить. А отвечает пусть человек. Другое дело, что банк может исходить не из проверки доходов конкретного заемщика, а из общего анализа рынка труда. И понимать, что репетитор может, конечно, в крайнем случае зарабатывать в месяц три-четыре тысячи долларов, но уж точно не семь-восемь. Или что специалист по маркетингу или юрист может стоить на рынке сто – сто пятьдесят тысяч рублей, но не все из них поголовно стоят триста тысяч рублей.

Другое дело, что банки не особенно «мучились» тем, насколько посилен выдаваемый кредит для заемщика. Беспокоились, конечно, но это было делом вторым. А первым – выдавать и выдавать, как можно больше, увеличивать свою долю на рынке и т.д., и т.п.

Сегодня, впрочем, многие вопросы сняло развитие института кредитных историй. За свою десятилетнюю историю он стал фактически всеобъемлющим. Полагаю, что для банков это дает информационную и технологическую основу для того, чтобы выдача кредитов стала более взвешенным процессом с точки зрения оценки возможностей заемщика.

– Тема закредитованности населения, которую вы упомянули, вызывает вопросы. Я отлично понимаю опасения Центробанка. В ответ ему иногда раздается такой довод: мол, о закредитованности российского населения говорить не приходится, у нас в стране уровень кредитной нагрузки в среднем чуть ли не в разы меньше, чем в США или Европе… Мне такое сравнение представляется не очень корректным. Там основу кредитной нагрузки составляет разумная ипотека, у нас же зачастую это означает бездумный потребительский идиотизм, покупку двухметровых телевизоров, ненужных айпадов или кредиты на отпуск…

– Да, согласен. Поэтому необходимо четко разделять беззалоговое кредитование и залоговое, например ипотеку. И в этом плане мне импонирует, что Центробанк в качестве проблемной зоны назвал все‑таки не розничное кредитование вообще, а именно беззалоговое… Кстати, опыт ограничения кредитной нагрузки на домохозяйство был применен не так давно в Польше. Испытав кризис с возвратом ипотечных долгов, там поняли, что такой механизм необходим.

– Практика польского рынка для нас может быть репрезентативной?

– Вполне. Во-первых, польский рынок достаточно большой, сорок миллионов населения. Во-вторых, этот рынок, точно так же как наш, относительно недавно ушел от социалистического строя и так же испытывал синдром потребительского бума. В-третьих, они прошли все то, что и мы, тоже работали над ограничением процентной ставки, затем предприняли ограничение долговой нагрузки. Очень многие вещи, которые мы обсуждали, но не ввели, они применили. Я часто ссылаюсь на польский рынок, потому что он действительно интересен для нас как источник опыта регулирования кредитных отношений между банками и населением.

– Что бы вы в первую очередь применили, будь в вашей полной власти регулирование этих отношений?

– Первое, как я уже сказал, – законодательное или нормативное ограничение долговой нагрузки на домохозяйство. И одновременно – повышение ответственности за предоставление заемщиком банку неверных сведений о доходе. Тут, кстати, ничего дополнительного не требуется – всего лишь на практике применять в таких случаях статью о мошенничестве.

Второе – ограничение штрафов и пеней. Не отмена, а жесткое ограничение. Но не по той формуле, которая сейчас прописана в законе о потребительском кредитовании. Ограничение должно быть дифференцировано в зависимости от суммы долга. Если ты пятьдесят рублей просрочил, то штраф может составлять и пятьдесят процентов от этой суммы. Если просрочил пять тысяч рублей, то, наверное, штраф никак не может превышать десяти процентов от этой суммы. А если пятьдесят тысяч, то и пяти процентов.

Третье – окончательно разобраться со страхованием банковских продуктов. Страховка действительно не должна навязываться. Но процент по кредиту со страховкой должен быть таким же, как и процент по кредиту без страховки.

Четвертое – систематизировать работы с населением по части жалоб и проблем с кредитами. Хорошо, что на российском рынке появился мегарегулятор. Хорошо, что в структуре мегарегулятора появилась специальная служба, которая будет заниматься защитой прав потребителей финансовых услуг. Но почему она занимается только некредитными финансовыми организациями? Не в суды же все отправлять – суд лишь крайний вариант. Не в Роспотребнадзор идти, который зачастую на финансовом рынке пытается вести себя как слон в посудной лавке, а создать специальный государственный институт, который занимался бы клиентами всех секторов финансовой индустрии – кредиты, депозиты, платежи, страхование, биржа и т.д. Чтобы он профессионально только этим занимался.

В США такой орган есть – CFPB (Consumer Financial Protection Bureau). Все знают про закон Додда – Франка, но очень часто забывают его полное название – The Wall Street Reform and Consumer Protection Act. Все помнят про Wall Street Reform, но никто не по­мнит про Consumer Protection Act. Между тем там полномасштабная система защиты прав потребителей финансовых услуг создана и эффективно действует.

Причем они делают публичные отчеты о своей работе и о штрафах за нарушения прав клиентов, которым подвергают банки и финансовые компании. Имена людей убирают, а названия банков и компаний оставляют. Эти отчеты публичны, они есть в Интернете. И сам факт абсолютной прозрачности всех конфликтных ситуаций зачастую позволяет предупредить их повторение. Прин­цип профилактики – легче предупредить, чем лечить.

В Европе более либеральная ситуация, там основная нагрузка на разбор конфликтов ложится на омбудсменов. Решения омбудс­менов не обязательны, но авторитет их таков, что банки исполняют их практически стопроцентно.

Вот такой орган я считаю необходимым создать в России. И нель­зя кивать, что, мол, у нас Роспотребнадзор может этим заниматься. Он занимается грузинским вином, украинскими продуктами, европейским сыром, польской говядиной, белорусским молоком, американскими куриными окорочками… А еще депозитами, кредитами и страховками? Это каким же специалистом надо быть, чтобы профессионально защищать права потребителей и на бирже, и в супермаркете?! Нет уж, пусть орган по защите прав потребителей финансовых услуг будет под мегарегулятором и пусть глава этого агентства работает с финансовым омбудс­меном.

И, полагаю, банки сами должны прийти в Центробанк с такой инициативой…

– В начале нашей беседы я упомянул банки-«флибустьеры». По моему убеждению, львиная доля вины за «испорченные отношения» между банками и россиянами лежит именно на таких «флибустьерах». Я имею в виду вполне конкретные банки – «Русский стандарт», «Хоум Кредит»…

– Не буду про банки говорить, но я знаю даже людей из консалтинговых компаний, которые их консультировали. Никто из «агрессивных» банков сам не придумал эти технологии. Пришли консультанты из ведущих международных компаний, которые им рассказали и подсказали. И это дало невиданный рост бизнеса. Но, как я уже говорил, это хорошо для бизнеса на относительно короткой дистанции. А дальше такой бизнес должен либо уходить, либо меняться. Не думаю, что стоит винить «флибустьеров». Они делали бизнес. Другое дело, что у нас сначала развился этот бизнес, а потом вдогонку стали лоскутно, зачастую бессистемно сочинять правила игры.

– Кстати, «ДжиИ Мани банк», в котором вы работали вплоть до его продажи, тоже в 2005–2008 годах был «флибустьер­ским», по большому счету…

– Да, все банки, которые работали преимущественно в кредитовании массового сегмента, до определенного момента осуществляли copy-paste определенной бизнес-модели. Один банк сделал – остальные быстро-быстро копировали. Мы в «ДжиИ Мани банке» стали сворачивать с этого пути примерно в середине 2007 года. Каждый по‑своему, но «агрессивные» банки стали менять свои модели. Кризис 2008 года и развитие системы кредитных историй подтолкнули кредитование в сторону более продуманного процесса. Это нормальная эволюция. Вот теперь бы ее завершить созданием четкой системы ограничений и контроля. В конце концов, мы не можем упрекать банки за нарушение норм, которые следовало бы придумать. Надо сначала придумать и ввести.

– Остается надеяться, что кредитный угар более не повторится, а «кредитные фабрики» не будут печь кредиты как пирожки…

– Ну, «кредитная фабрика» – хорошее название, но ведь это просто классический механизм, классическая форма организации андеррайтинга в беззалоговом кредитовании. Если ты хочешь избежать рисков внутреннего мошенничества в банке, ты должен поставить андеррайтинг на автоматизированный конвейер. Порочна не сама идея кредитных фабрик, а плохие настройки. О чем, собственно, мы с вами и говорим сейчас…

– Вы сами констатировали, что кредитование в 2005 году и кредитование сегодня – две разные вещи, поскольку, к счастью, в России сформировался полноценный институт кредитных историй. Можно ли ожидать, что на этой основе андеррайтинг в банках станет если не идеальным, то близким к этому, а кредитная история станет оселком оценки заемщика банком?

– Во-первых, «я вам не скажу за всю Одессу». Кто знает, на очередном витке «тучного рынка» какие у банков в будущем возникнут аппетиты к рискам. Во-вторых, согласен, кредитная история – важная часть андеррайтинга и оценки. Но если ее нет, это не значит, что заемщика нельзя оценить. Существует статистика, которая говорит: человек в возрасте таком‑то, такой‑то профессии, живущий там‑то, делающий то‑то, ведет себя так‑то в плане кредитования. Это вполне здоровая основа для андеррайтинга клиентов и она останется в инструментарии банков. Идеальный вариант – сочетать и то, и другое.

– Еще один аспект, о котором хотел бы узнать ваше мнение. Я всегда считал и считаю, что потребительское кредитование в таких форматах, как «экспресс-кредитование» или выдача кредита наличными, – это атавизм. Который рано или поздно сойдет почти на нет. А главная магистраль потребкредитовани­я – кредитные карты или овердрафт по картам. Условно говоря, «нормальному человеку» для любых потребностей достаточно использовать овердрафт, а для приобретения автомобиля или недвижимости есть специализированные кредиты. Карта – это удобно, понятно, прозрачно, безопасно. Тем не менее банки активно продолжают наличное кредитование. Банкиры говорят: да, в принципе, вы правы, но это еще не скоро… С другой стороны, отношение населения к карточному кредитованию изрядно подпорчено все теми же банками-«флибустьерами», их массовой рассылкой карт и т.п. Ваше мнение?

– Не такое однозначное, как у вас. Представим, что у кого‑то в вашей семье есть овердрафт по карте с неким лимитом. Допустим, даже есть две карты с овердрафтом. А если вы хотите сделать ремонт в квартире? Насколько вашего овердрафта – пусть даже двух – хватит на ремонт?.. В жизни всегда есть случаи, события, под которые нужно гораздо больше денег, нежели традиционный овердрафт. Ремонт квартиры или дачи… Свадьба – собственная или детей… Что‑то еще…

Всегда будут ситуации, когда человеку нужно гораздо больше денег, чем у него есть по кредитной карте или овердрафту.

– Не согласен. Во-первых, надо быть скромнее и рациональнее в желаниях. Хотите ремонт квартиры? Отлично, но либо накопите на него, либо укладывайтесь в лимит овердрафта. Какой овердрафт – такой и ремонт, по‑моему, это логично. Хотите отдохнуть? Отлично! Нормальный человек не будет тратить на отдых более десяти-двадцати процентов годового дохода. А хорошему клиенту банк запросто даст лимит по овердрафту, сравнимый с десятью-двадцатью процентами годового дохода. Хотеть что‑то, что намного превышает ваши финансовые возможности, и брать на это кредит – это инфантильное поведение… Кстати, в советские времена, как известно, люди делали ремонт, ездили в отпуск и играли свадьбы – вообще без кредита…

– В ваших словах есть логика, но давайте признаем честно: да, современный человек совершает действия и реализует желания «ценой» не в десять-двадцать, а в пятьдесят и даже сто процентов годового дохода. Кредит дает ему возможность маневра. Да, он должен быть разумным и рациональным. Но саму возможность маневра почему бы не использовать? К тому же цена кредита на год или два будет гораздо меньше, чем цена овердрафта по карте на тот же срок.

– Ну, это, возможно, все‑таки означает не то, что кредит хорош, а лишь то, что овердрафт «нынче дорог»…

– Согласен. Конечно, с философской точки зрения вы правы: «Живи по средствам». Но… помните, у Стругацких в «Трудно быть богом» размышляют о тотальном переобучении, перевоспитании людей, и один из героев восклицает: «Оставь тогда нас, Господи, дай нам самим идти своим путем»… Мы не переучим людей. Мы можем пропагандировать, уговаривать их быть разумными и понимать, что такое необходимое самоограничение, но мы банкиры и мы выдадим кредит, если уж человек хочет…

Во многих финансово продвинутых странах развитие системы банковских карт вовсе не уничтожило формат экспресс-кредитов или кредитов наличными.

– Хорошо. А вы лично сегодня можете представить себе ситуации, при которых вам недостаточно овердрафта, а нужен кредит?

– Да. Более того, у меня была ситуация, когда я использовал ипотеку и параллельно брал кредит.

– Банковский рынок стал за последние годы более разумным, более социальным, менее агрессивным. Мы с вами говорим: хорошо, эволюционируем… А параллельно пышным цветом расцвела индустрия МФО. МФО говорят: мы помогаем людям, мы ваша палочка-выручалочка, мы помогаем малому бизнесу. При этом цена на ссуды в МФО такая, что любой банк-«флибустьер» покажется рядом с ними невинной гимназисткой в ковбойском салуне… Причем куча банкиров перекинули часть своих капиталов в МФО и теперь в статусе банкиров респектабельно поругивают МФОшников, а в качестве частных людей – нормально там зарабатывают…

– У меня нет рецепта для МФО. Не потому, что я не хочу решить эту проблему. Просто я никогда не занимался этой историей. И те рецепты, которые я считаю актуальными для банковского регулирования, вероятно, не будут эффективны для МФО. Например, я не готов говорить о том, каким должно быть о­граничение долговой нагрузки в сегменте клиентов МФО. Но я уверен, что при прочих равных МФО нужны. Другое дело, что, согласен, они не должны превратиться в некую зону, где нет правил и нет регулирования. В этой связи – опять же хорошо, что теперь есть мегарегулятор.

– Любое упоминание ограничения процента по займам вызывает у МФОшников жуткую изжогу…

– Я понимаю прекрасно, что МФО хотят защищать свой бизнес, его прибыльность. Но известная фраза Алексея Юрьевича Симановского про «хищническое кредитование» – она ведь, в осно­ве своей, верная. Хищническое кредитование должно быть огра­ничено. И, к счастью, я вижу, что многие лидеры рынка МФО это понимают и занялись приведением своего рынка к цивилизованным форматам.

– Анатолий Аксаков как‑то предложил ввести в законодательство понятие «ростовщический процент». И сразу же мы увидели очень негативную реакцию со стороны банкиров…

– Я отрицательно отношусь к тому, чтобы определять уровень «ростовщического процента» на уровне каких‑то конкретных цифр. Особенно с учетом динамики ключевой ставки. Потому что по меркам западных рынков у нас сама ключевая ставка – «ростовщическая», что же говорить о кредитах?

Я бы сказал так: ростовщичеством надо назвать не конкретный порог процентов, а условия кредита, которые загоняют человека в непомерную долговую нагрузку. Но при этом сама суть ссудного процента не отменяется и, по большому счету, весь современный финансовый рынок построен на разумно ограниченном ростовщичестве. Мне возразят, что есть исламский банкинг… Как человеку, выросшему в исламском мирке, мне легче говорить об этом. Пока исламские ученые придумали, как обойти запрет на ссудный процент, западная цивилизация ушла далеко вперед. То есть, если мы пытаемся бороться с ссудным процентом, мы начинаем бороться с развитием. Здесь большая проблема – и экономическая, и морально-этическая. И, как мне представляется, однозначного ответа на этот вызов пока нет.

– Что вы думаете о лозунге финансовой грамотности?

– Скажу в лоб и честно. Я не знаю ни одной программы – во всем мире, не только в России, – которая дала бы результаты через год, через два, через три, через пять. Ни одной. Не стоит делать из идеи повышения финансовой грамотности фетиш.

Да, людей надо финансово просвещать и банки должны в это вкладываться. Нужно максимально публично показывать основ­ные схемы финансовых мошенничеств. Нужно объяснять, как правильно изучать условия кредита и считать долговую нагрузку. Нужно учить планированию семейного бюджета. Но излишне увле­каться не стоит. Тема финансовой грамотности, к сожалению, может легко превратиться в очередной «распил».

– Вот мы с вами рассуждаем… А насколько, на ваш взгляд, сами банки озабочены установлением правильных взаимо­отношений с клиентом – качественных, долгих?

– Сначала были совсем не заинтересованы. Сейчас – как минимум думают об этом. Но до этого очень далеко. Российские банки быстро научились массово кредитовать, быстро освоили современные форматы сервисов. Они, в общем‑то, талантливые – банковские команды. Но вот работать с клиентом в течение всей его жизни – этому российским банкам, конечно, еще учиться и учиться. При условии, конечно, что они будут верить в долгие перспективы и что это им будет экономически выгодно. Тогда произойдет то, что произошло с кредитованием. Кредитование существовало в ручном режиме. Как только оно стало массово выгодно – оно встало на системный уровень.

Так и с долгими отношениями с клиентами. Пока это отдель­ные случаи в ручном режиме. Вообще клиентоориентированности как системы пока нет. Отдельные элементы есть, а целой системы – нет.

Во многом это определяется особенностями нашего общества. Наше общество ждет, что проблемы и вопросы должны решаться в ручном режиме. И это приводит к тому, что большинство банков не решает их на системном уровне. У нас в обществе просто нет социального заказа на системность. И, соответственно, нет заказа на публичность. Мы хотим все в ручном режиме. Это не только для банков характерно, но и для всех сфер жизни. Наоборот, банкинг, пожалуй, одна из самых публичных, открытых и готовых к диалогу с обществом сфер.

Но и он пока только делает первые шаги к системности во взаимоотношениях с клиентами. И тут мы с вами возвращаемся к н­ачалу нашего разговора. Для бизнеса «в короткую» системность не нужна. Потребность в ней растет прямо пропорционально широте горизонтов планирования.

Банковской системе не хватает этого – чтобы с помощью регулирования или с помощью каких‑то других внешних ограничений и воздействий банку было бы интереснее работать не «в короткую», а «в длинную»…

– Как вы управляете собственными деньгами? И насколько пользуетесь кредитами?

– У меня есть любимая кредитная карта, которую я чуть ли не один из первых в стране получил. С бонусными милями, что меня очень устраивает. Есть счета и депозиты в нескольких банках. Кредиты беру только если на большую цель – жилье, автомобиль. Дважды использовал ипотеку. С точки зрения управления накоплениями я – очень-очень консервативен.

– Как ни странно на первый взгляд, многие банкиры максимально консервативны в области управления собственными деньгами. В основном используют депозиты и почти никогда не идут на фондовый рынок.

– Есть специализация. И если ты хочешь быть специалистом в своем деле – ты не полезешь в другое и поэтому будешь консерватором. Во-вторых, по моим ощущениям, люди, которые прошли через перестройку, через начало девяностых, – они все консерваторы. Даже миллионеры с большим количеством нулей в капитале. Эта консервативность – своего рода защитная реакция на собст­венный опыт.

– Некоторое время назад вы из банковского бизнеса перешли на работу в АРБ. В чем видите свою миссию в новом качестве?

– Миссия Ассоциации российских банков указана в ее основополагающих документах. Если коротко, то это – укрепление доверия к банкам, представление мнения банковского сообщества и обеспечение перехода банковской системы от количественного роста к качественному. Работы – непочатый край, и потому хочется верить, что я смогу хоть немного помочь ассоциации в достижении этих целей.

Finversia.ru